Прохиндиада Фалькова …Но для карт, что в руках у цыганки не имеют значенья года

Прохиндиада Фалькова

Был такой старый советский фильм 1984 года “Прохиндиада, или Бег на месте”. Сатирический. Ну, конечно, в пределах разрешённого цензурой и вышедшего на излёте короткого, как вспышка, правления генсека КПСС, К.У. Черненко.

Вспомнить об этом фильме меня заставило последнее интервью г-на Фалькова, министра нашей с вами науки и как бы высшего образования, в котором он вещает “о новом мире без степеней и званий, общероссийской системе учёта грантов и инженерных школах”.

Карты старые лягут, как веер
На платок с бахромой по краям,
И цыганка сама вдруг поверит
Благородным своим королям.
(“Ну что сказать”, х/ф “Ах, водевиль,
водевиль”, 1979)

Если при чтении этого интервью у меня время от времени выскакивала эмоционально-усилительная частица “ёкарныйбабай!“, то по окончании у меня перед глазами всплыл синтетический образ двух гоголевских персонажей: Манилова и Ноздрёва. Потому что такой смеси прекраснодушных мечтаний и некоторой нагловатой нахрапистости в одном материале с одним персонажем я давненько не читал. В некоторых местах министр нёс такую “пургу”, что глаза заворачивались в трубочку. Может быть, я попытаюсь разобрать по “косточкам” это дивное художественное полотно. Но попозже.

А сегодня – всего лишь один маленький абзац из фальковского интервью, в очередной раз подтвердивший, что правая рука Минобрнауки, выгребающая деньги из госбюджета, не знает, что делает и делала левая.

Фрагмент интервью
Журналистка Урманцева
— Неужели в России наконец появится система, где можно будет посмотреть, какие исследования уже профинансированы грантами, какие учёные эти гранты получили и из каких источников?
Фальков
— Мы себе такую задачу ставим. Хотим поместить на одну карту всех российских исследователей, чтобы понимать, чем они занимаются в разных городах, скажем, по смежной тематике или по одинаковой. С какой эффективностью они это делают, какой это дает результат. Но наша цель – не фискальная. Мы хотим с помощью этой государственной программы создать более комфортные условия для исследовательской деятельности и сделать науку привлекательной для молодежи.

То, что журналистка “Известий”, госпожа Урманцева, не в курсе, что подобная система под крышей Минобрнауки с говорящим названием “Карта российской науки” уже существовала с 2012 по 2016 гг., меня не удивляет1)Понаслушавшись рассказов о журналистах, в особенности, о нынешних молодых “акулах пера” от супруги, пол-жизни проработавшей в печатных СМИ, я в курсе кто это такие..

Но то, что г-н Фальков, уже второй год просиживающий кресло министра науки и высшего образования, изображет план создания некой “карты” как свою инновацию (“мы себе такую задачу ставим“), вызывает большой вопрос. Он то ли забыл, то ли вообще не знал о существовании ливановской версии аналогичной херни – “Карта российской науки”, что не красит Фалькова в любом случае. Похоже, что каждый вновь назначенный как бы министр начинает с “чистого листа”, “помножая” предшественника на ноль. Хотя, по хорошему, он должен был бы начинать с полной ревизии деятельности предыдущего сидельца. Но это только в случае, если ты – реальный министр, а не посаженая ВШАми марионетка, как нынешнее чудо в юридических перьях.

C этой точки зрения, Минобрнауки являет собой изумительный образец организации, многократно садившейся и садящейся в лужу. Причём, в большинстве произошедших неимоверных конфузий, у министерских чинодралов отсутствуют, как правило, малейшие внятные объяснения произошедших фиаско. Даже в духе жовто-блакитных соседей-небратьев: “Само насралося…”.

К сожалению или к счастью, но многие граждане с более-менее долговременной памятью всё ещё помнят о прекраснодушной инициативе упомянутого Министерства под названием “Карта российской науки2)Не люблю давать ссылки на Википедию, но в данном случае, когда вся официальная информация похоронена, выхода нет. Вот, ссылка.. Официально этот проект Министерства образования и науки РФ был провозглашён в качестве “информационной системы для регулярного и автоматического обновления базы данных учёных и организаций, включая показатели их деятельности, осуществления статистического анализа научно-исследовательской активности и обеспечения основы для создания аналитических материалов о состоянии российского сектора научных исследований и разработок”.

Четыре года назад благополучно откинула копыта, не удивляйтесь – “Наука и технологии России” – придворный сайт (http://www.strf.ru/) бывшего министра Ливанова, на котором за бюджетные деньги неистово комментировался чуть ли не каждый ливановский чих, в том числе, всякие его “великие” проекты, включая пресловутую “Карту“. Поэтому следы розовых слюней минобровских начальничков по поводу “супер-проекта” “Карта российской науки“, а именно, “На карте науки отметят лидеров” (Федюкин, 2012), “Навигация в мире научных знаний” (2013), “Поиски по карте” (2014) и тому подобную хрень, вы уже не найдёте в оригинале.

Судьба же распиаренного во всю ивановскую шулерского проекта “Карта российской науки” “или как бы лучше сказать… операции” по роспилу бюджета, которая длилась четыре с лишним года, оборвалась внезапно, буквально на вздохе. В феврале 2017 года сайт http://mapofscience.ru/ внезапно “пропал” из сети.

Карта российской науки

И опять, прощальную эпитафию написало не само Минобрнауки, а его совещательный аппендикс – “Совет по науке”: “Совет считает, что за четыре года своего существования этот инструмент так и не достиг сколько-нибудь удовлетворительного качества. Значительная часть представляемых “Картой российской науки” сведений ошибочна и не может быть сколько-нибудь адекватно использована. … Совет призывает МОН впредь не использовать “Карту российской науки” для каких-либо целей“. О-па!

Вопрос в студию: “А в результате этой многолетней аферы хоть кто-нибудь присел на нары? Вернул деньги в казну? Застрелился?” Ага! “Хрен вам на рыло” – как грубо, но точно, говорил мой одноклассник. В этом месте совершенно уместна фраза, произнесённая Фаиной Георгиевной Раневской на века: “Деньги съедены, а позор остался”, или реприза “Детей лейтенанта Шмидта”: “Теперь и он гад, и я не Растропович!”. А как хорошо начиналось: “… ведь наша основная задача – сделать Карту максимально полезной и удобной в использовании” (г-н Салихов). “И как скверно кончилось”.

По-видимому, узнать, сколько точно денег было вбухано (или разложено по карманам чиновников) в эту “карточную” фигню и “освоено” другими причастными гражданами с активной жизненной позицией, похоже, никогда не удастся. По одной версии – 364,7 млн. рублей, по другой – 450 млн. рублей.

Тот, кто мог что-то мяукнуть под запись по этому поводу, как например, г-н Салихов, уже давным-давно в Министерстве не работает, а благоразумно смазал лыжи из-за внимания к нему со стороны прокуратуры. Но якобы возбуждённое против Салихова и Лесиной уголовное дело о мошенничестве в особо крупном размере, как я понимаю, закончилось ничем. Поскольку ныне светлый образ Салихова вы можете лицезреть не на лагерной Доске почёта, а на страничке Первого проректора МИСиС. Что подтверждает старую поговорку “Долг платежом красен”. Сначала ты прикрываешь ж.пу бывшему министру Ливанову или делишься с ним полученными откатами, а он, пользуясь связями, затем прикрывает тебя от прокурорских и садит не на кичу, а в кресло проректора своего бывшего университета.

Читайте также:  Интернет-пробегом по системному бездорожью

При этом в 2017 году у многоуважаемых граждан, членов “Совета по науке при Минобрнауки”, дурацкий вопрос “Где деньги, Зин?” даже и не возник. Четыре года пили-ели, какие деньги, дарагой? А практики широкого публичного отчёта о выполнении или невыполнении “грандиозных” проектов в этом ведомстве, да и во всех других, нет. Видимо, для “советчиков по науке” три-четыре сотни миллионов рублей – не деньги. Тем более, что чиновничьи глаза очень хорошо закрываются, когда в кармане ощущается приятная тяжесть шелестящих купюр. В общем, всё как всегда в нашей благословенной Богом стране.

Как сказала бы моя покойная бабушка Вера Ивановна: “Ну, что же у вас, ироды, всё по конец рук?”. Но тогда – полвека назад, в народе мало кто знал слово “коррупционеры“. Говорили просто, без затей: “ворьё”. А кто говорит “коррупция”? Поднимите руку. “Коррупция” – это когда немного неприлично, довольно тайно и очень стыдно. Здесь же всё прилюдно, открыто и по закону (по закону, Карл!). Пацаны за четыре года официально “освоили” несколько сотен миллионов под “информационную” систему, которая ни разу толком не работала. Причём за цугундер их никто не взял, и они прекрасно чувствуют себя на воле. И необязательно в Российской Федерации.

ГФальков, пришедший в Министерство в 2020 году, в силу объективных обстоятельств не успел поучаствовать в многомиллионных роспилах своих предшественников. Возможно, именно этим объясняется его чудесная и крайне своевременная инициатива реинкарнации пресловутой “Карты”. Поскольку в таком случае у чиновников в ближайшие годы появляется реальная перспектива благостного “освоения” сотен миллионов рублей в рамках разработки нового “проекта”. “Товарищи, деньги пока ещё никто не отменял!”.

Но, учитывая успешную практику погребения Министерством своих же интернет-проектов за последние десять лет, я заранее могу спрогнозировать результат фальковской инициативы. И он будет точно таким же, как у ливановско-салиховской “Карты российской науки”: “Деньги съедены, а позор остался”.

Понятно, что у Прокуратуры и Следственного комитета много других важных дел, но, может быть, им пора попристальней приглядеться к шахер-махерам из Министерства науки и высшего образования? А для начала составить реестр “информационных” систем (порталов, сайтов) под флагом Минобрнауки, которые за прошедшие десять лет отправились в небытие, сумев по дороге набить карманы конкретных чиновников бюджетными деньгами. Слабо?

Под спойлером ниже – “Фальков о…”, все желающие могут ознакомиться с полным текстом интервью г-на Фалькова газете “Известия”. Ну, и, естественно, окатиться немыслимой бездной грядущих блестящих перспектив, нарисованных министром. Ведь, обчищать карманы лоха́м гораздо легче, если вам удалось отвлечь их внимание.

Фальков о новом прекрасном мире без учёных степеней

23 августа 2021, 00:01

«Главная проблема российского образования
— это мотивация»

Глава Минобрнауки РФ Валерий Фальков — о новом мире без степеней и званий, общероссийской системе учета грантов и инженерных школах

Анна Урманцева

В Минобрнауки РФ задумались о создании системы, которая будет учитывать всех исследователей страны и даст понимание, чем ученые занимаются и из каких источников получают гранты. Об этом в интервью «Известиям» сообщил министр науки и высшего образования Валерий Фальков. По словам главы ведомства, сейчас в науке происходит серьезный пересмотр званий и степеней — они имеют всё меньшее значение. Особенно это заметно в сфере IT, где очень молодые люди обладают такими навыками, что уже способны преподавать, хотя и не имеют соответствующих званий. Также в ходе беседы министр рассказал, на что будут израсходованы выделенные на инженерные школы 37 млрд рублей, и назвал главную проблему образования в России.

«Это новый, отдельный, очень сложный этап
взросления для всей науки»

Правительством и президентом поставлена задача перехода от «экономики трубы» к экономике знаний. И многие говорят, что у нас должен быть свой прорывной продукт – условный iPhone. C вашей точки зрения, на каком направлении Россия может этот технологический рывок совершить?

— По-моему, 2020 год ответил на этот вопрос. Медико-биологические исследования и, конечно же, наши вакцины. Это само по себе очень серьёзное достижение в науке. Одно из последних, что также порадовало, – это российский электромобиль «Кама-1», который полностью спроектирован в питерском Политехе и изготовлен в партнёрстве с КамАЗом. Это, мне кажется, яркий пример того, что наши университеты и исследовательские институты способны идти вперёд и делать конкурентоспособные продукты, которые будут востребованы не только на внутреннем, но и на внешнем рынке.

По-хорошему, у нас всё должно быть своё, мы должны ориентироваться на собственные разработки. Это делает нас гораздо более конкурентоспособными.

— Вы говорите, что всё должно быть своё, российское. А смартфон, например, должен быть свой?

— В идеале, конечно, да. Но сегодня такой задачи у нас не стоит. Хотя вы знаете, что отдельные компоненты для этой отрасли производятся в том числе у нас.

— Я знаю, что вы пытаетесь создать такие технологические точки роста по всей стране. Отобраны уже 15 центров мирового уровня. Из последних это Якутск, Севастополь, «Енисейская Сибирь», Байкал и юг России. Сколько лет нужно, чтобы они стали выдавать научные результаты?

— Сама идея научно-образовательных центров – это идея кооперации бизнеса, науки и региона. Это возможность для субъектов Российской Федерации, которые исторически не были лидерами научно-технологического развития страны, перезагрузить повестку. НОЦ позволит значительно увеличить вклад научно-исследовательских институтов и университетов в социально-экономическое развитие и сделать это направление одним из приоритетов региона. За год или за два такую задачу не решить, безусловно. На наш взгляд, это потребует пять, семь, а где-то и десять лет. И понятно, что какие-то из центров, может, и не смогут показать тот результат, который они сегодня заявляют. Потому что есть успехи, а есть неудачи – в жизни всегда так. И мы к этому в том числе готовы. Но первые неплохие результаты уже есть. В Белгороде, в Перми, в Кемерово Кузбасский НОЦ, в Западной Сибири. Допустим, если брать Белгородский НОЦ, то там развивается интересная тема компьютерного зрения для повышения продуктивности в сельском хозяйстве.

— За коровами следят?

— В том числе. В программах используются определенные матмодели, которые помогают отследить состояние животного, его настроение и многое другое. Исходя из этого, в разное время, например, можно корм давать, получать информацию о состоянии здоровья. И это только один из примеров. Мы же совсем недавно, по существу, эту работу начали. Мы два года назад создали пять первых НОЦ, в прошлом году – а он был особый, пандемийный – отобрали еще пять. Причём в конце года. И совсем недавно определились победители третьей пятерки.

— На что делают ставку в Севастополе, Якутии, на Урале?

— Севастополь специализируется на морских технологиях и на всём, что с этим связано. Но при этом он сегодня активно вовлечён в современные агротехнологии, связанные в том числе с виноградарством. Уральский научно-образовательный центр развивает тяжёлую промышленность, Якутия создает технологии для комфортного обитаемого Севера.

— Что самое трудное в создании НОЦ? Уломать бизнес инвестировать в них?

— Самое трудное – создать настоящее партнёрство. Партнёрство – это всегда большое доверие. Доверие выражается в том, что ты должен отказаться от ряда привычных для тебя видов деятельности, пожертвовать чем-то, протянуть руку и вместе со своими коллегами делать то, что даст совершенно другой результат. Поэтому самое сложное в НОЦ – это вопрос кооперации и доверия. А бизнес пока ведет себя очень осторожно, он присматривается.

— И ведь это всегда было так. Российский бизнес вообще не хочет участвовать в развитии отечественной науки

— Я бы так не сказал. У нас бизнес разный. Ряд крупных высокотехнологичных компаний – нефтегазовых, нефтехимических, компаний в области IT – активно занимается наукой. У них крупные RnD-подразделения. У многих компаний есть серьёзные программы поддержки российских университетов и программы сотрудничества с НИИ. Но конечно, бизнес прагматичен. Он хотел бы инвестировать, чётко представляя себе образ результата. И конечно же, отслеживая результаты работы, имея понятные показатели эффективности. Далеко не все наши научные институты и университеты привыкли к такому разговору.

— Это точно. Начинают ли наши учёные делать шаги навстречу бизнесу?

— У нас есть успешные коллективы, которые уже говорят на языке бизнеса давно и очень чётко. В установленные сроки поставленная задача решается. А если не решается, то происходит достаточно серьёзный разбор и анализ. В этом смысле есть очень хорошие наработки у МГТУ имени Баумана, у Горного университета в сотрудничестве с бизнесом. Я бы назвал ещё питерский Политех, томский Политех. Если брать исследовательские институты, это наш институт в Черноголовке, который знаменит наработками в области водородной энергетики.

Я бы сказал так, НОЦ – это новый, отдельный, очень сложный этап взросления для всей науки и высшего образования в регионах.

— Вам приходится вручную это разруливать? Например, вы сажаете за один круглый стол будущих ноцевцев и говорите: «Вот, давайте вы, крупный бизнес, всё-таки пойдете навстречу Ивану Ивановичу из НИИ общей физики»?

— В том числе. Но вы поймите, наш замысел состоит не в том, чтобы каждый такой проект делать вручную. Мы должны провести структурные изменения, чтобы в эту работу включился бизнес, и сам приглашал университеты, и проводил такую работу, где-то помогал. Обязательно в этот процесс надо включить региональные власти, губернаторов. И сегодня вот такая кооперация, на мой взгляд, вышла на принципиально новый уровень.

— В этом году заявлен запуск нескольких мегасайенс-установок. Что начнёт работать и когда?

— Уже работает нейтринный телескоп на Байкале. И мы сейчас готовим проект новой большой программы, касающейся нейтринных исследований. Это программа общероссийская, она обсуждается целым рядом наших институтов: Объединенным институтом ядерных исследований совместно с Курчатовским институтом, Институтом ядерной физики и так далее. Это один из фронтиров в области современной физики. Курчатовским институтом запущены токамак и ПИК в Гатчине. Усиленными темпами идет работа в Дубне – речь о коллайдере NICA. В 2024 году должен быть готов «Сибирский кольцевой источник фотонов» – СКИФ. В прошлом году мы(!) спроектировали, а в этом году уже на стапеле закладываются два научно-исследовательских судна неограниченного района плавания. Это большой шаг вперёд. Мы ожидаем, что к концу 2024 года это позволит нам более обстоятельно изучать глубины Мирового океана. И это будут суперсовременные суда.

— Эти суда, они на какой стадии развития сейчас?

— В начале сентября будет официальная церемония, после которой начнётся сборка этих судов. А спустят их на воду в 2024-м.

«Хотим поместить на одну карту
всех российских исследователей»

— Российская академия наук вышла с инициативой создать межведомственную структуру по управлению наукой в стране. Как вы отнеслись к этому предложению?

— По факту эта инициатива уже реализована. По поручению президента создана правительственная комиссия по научно-технологическому развитию, которую возглавил заместитель председателя правительства Дмитрий Николаевич Чернышенко. Туда входят представители федеральных органов исполнительной власти, представители Российской академии наук, ведущих российских университетов и институтов, институтов развития, промышленности.

— Разрабатывается новая программа научно-технологического развития. Чем она отличается от предыдущей?

— У неё много отличий. Больше проектной компоненты. Мы открываем сейчас инженерные школы, реализуем проект развития университетского технологического предпринимательства. Заработал(!) «Приоритет-2030» (программа государственной поддержки университетов. – «Известия»), который в этом году появился. Мы консолидируем все средства на гражданскую науку в стране в рамках одной программы.

И ещё мы хотим видеть цепочку от идеи до результата, понимая, где и как финансируются исследования и разработки.

— Ведь многие идеи вообще существуют не ради продукта, а ради статьи?

— Да. Но это наверняка не то, чего бы хотело общество от науки. От неё прежде всего ждут практический результат. Тот самый условный iPhone. То, что можно взять, чем можно воспользоваться. Новые материалы, самолеты, автомобили, вакцины, препараты…

— Неужели в России наконец(!) появится система, где можно будет посмотреть, какие исследования уже профинансированы грантами, какие учёные эти гранты получили и из каких источников?

— Мы себе такую задачу ставим. Хотим поместить на одну карту всех российских исследователей, чтобы понимать, чем они занимаются в разных городах, скажем, по смежной тематике или по одинаковой. С какой эффективностью они это делают, какой это дает результат. Но наша цель – не фискальная. Мы хотим с помощью этой государственной программы создать более комфортные условия для исследовательской деятельности и сделать науку привлекательной для молодёжи.

Много(?!) опросов проводилось на этот счёт. И молодёжь на первое место ставит даже не деньги(!), согласно этим опросам, а большие проекты. Они хотят участвовать в серьёзном деле. Войти в историю.

— Вы в точку попали. В серьёзном деле и ещё в хорошем коллективе. Понятно, что нельзя недооценивать роль денег. Вознаграждение имеет значение. Но главное – это большое интересное дело и коллектив, в котором ты работаешь. Понимая это, мы изыскали почти 2 млрд рублей и запустили проект по созданию молодежных лабораторий. Будет создано 120 новых молодежных лабораторий. В каждой лаборатории должно быть не менее 10 человек. Две трети из них — молодежь.

— Молодежь – это до 39 лет?

— Есть некоторая путаница в этом, разные интерпретации. Мы сейчас работаем над закреплением(!) в федеральном законодательстве понятия «молодой ученый». Эту идею поддержал президент. Так вот, молодой ученый – это человек, который занимается наукой, в возрасте до 35 лет. Независимо от учёных степеней и званий.

— Так, вот это интересно. А как же мы будем понимать, кто чего стоит? Где взять маркеры?

— Ну они всё равно очень приблизительные. Потому что наукой сегодня занимаются не только те, кто имеет учёные степени и звания. Самый яркий пример – есть успешные аспиранты, они уже занимаются наукой. И что, мы не можем их считать учёными? В современном мире произошло серьёзное искажение. И сегодня уже мы нередко можем с вами встретить очень эффективного кандидата наук, который значительно превосходит по научной продуктивности доктора. И это уже если не правило, то не редкость. Также мы наблюдаем с вами такую тенденцию, когда кандидаты наук не хотят защищать докторскую, поскольку это им ничего не добавляет. А если мы возьмем сектор IT, то там вообще всё иначе устроено. С чем сегодня сталкиваются современные российские университеты? С тем, что классные специалисты…

— …им 21.

— Да, да! Им 21, им 25. Они -передовые в своей отрасли. Но у них ни учёных степеней, ни званий нет. По идее, их надо звать в университет, чтобы они учили студентов. Но у нас до последнего времени были требования, что преподавать могут только те, у кого есть учёное звание и степень. Мир меняется. И мы должны меняться вместе с ним.

«Если твой выпускник не востребован,
зачем ты берёшь бюджетные места?»

— А как у нас сейчас с международными олимпиадами? Мы же стали проседать по многим направлениям в 90-е и долго не могли оправиться…

— Я думаю, что нам сегодня есть кем гордиться. Посмотрите, в этом году у нас есть победители-школьники и в Международной олимпиаде по физике, и по биологии, и по математике. Мы проанализировали: большинство из них поступили в наши вузы. Это МФТИ, это МГУ, это Высшая школа экономики и другие.

— И скоро у нас опять вырастут сильные инженеры? Я знаю, что на программу инженерных школ выделено 37 млрд рублей. На что они пойдут?

— В последние 30–40 лет сама инженерия претерпела кардинальные изменения. И сегодня образование далеко не всегда это учитывает. Базовые инженерные процессы, моделирование, проектирование, промышленный дизайн – они все ушли в цифру. И современный инженер, ядро его подготовки – это цифровые компетенции. То есть нам в инженерии надо совершить крутой цифровой поворот. С другой стороны, сама инженерия как понятие стала меняться. У нас появились материалы с заданными свойствами. У нас появилось понятие «инженерия живых систем».

Так что, вы хотите сказать, что в инженерных школах будут и генные инженеры?

— Ну а почему бы и нет? Во-первых, мы собираемся делать эти школы с высокотехнологичными компаниями. Потому что они должны привнести в учебный процесс реальные проекты. Сегодня все понимают, что обучение – не в учебной аудитории, а внутри реальных процессов – наиболее эффективно. Когда студент учится на реальных задачах, вместе с преподавателем, он получает настоящее знание. И это хорошая проверка. Во-вторых, в университетах мы оборудуем специальное пространство для инженерного эксперимента. Для прототипирования. Это такого рода суперсовременные инженерные лаборатории. С одной стороны, они должны быть максимально приближены к тому, что есть на производстве. А с другой стороны, студент должен иметь право на ошибку. Он должен попробовать всё это в университете. Получилось, не получилось, но это должно быть в процессе обучения. Ну, и в-третьих, нужно сделать так, чтобы те, кто имеет опыт решения инженерных задач – современных, в цифре, – пришёл и учил студентов.

— Получается, современные инженеры – это айтишники?

— Это такой уже симбиоз между IT и инженерией в том её старом понимании.

— Я помню, вы ставили задачу вузам проследить за трудоустройством своих выпускников. Этот процесс движется?

— Да. Но, к сожалению, мы констатируем, что для большинства университетов эта задача не стала приоритетом. А ведь это является признаком конкурентоспособности университета. Если твой выпускник не востребован на рынке труда, то зачем тогда ты берешь бюджетные места? Почему ты расходуешь государственные средства? Сейчас мы в каждом вузе по выпускникам 20-го и 21-го годов составляем списки тех, кто не трудоустроен. И выясняем, почему это произошло. Поимённые(!) списки.

— Ничего себе. Так что, может, в министерстве появится центр трудоустройства, когда вы будете звонить и говорить: «Из Самары возьмёте, Рязань? У нас тут есть один человек»?

— Нет, я думаю, что это все-таки не наша задача. Но я уверен(!), что в каждом вузе должны появиться такие специальные центры карьеры. Сейчас их имеют 288 российских вузов.

— На какие специальности вырос спрос за время пандемии? Есть такая статистика?

— IT, здравоохранение, медицина, педагогика(!), инженерные специальности. Но вообще, никаких перекосов сегодня и диспропорций в системе подготовки не наблюдается кардинальных. Скажем, безумной моды на какую-то одну специальность и направление у нас нет. Юристы всё еще популярны с экономистами. Но, в общем-то, за последние годы государство приложило много усилий и проделало большую работу – сегодня спрос, в общем, сбалансирован.

— По поводу ЕГЭ. Его когда-нибудь отменят?

— А вы ждёте?

— Честно говоря, да.

— Я не думаю(!), что это главная проблема российского образования.

— А в чем главная проблема российского образования?

— Хороший вопрос. Главная проблема российского образования – это мотивация. Задача университетов – работать с мотивацией студента. Замотивированный студент получает знания, а не просто «отбывает номер». Он в вузе не ради диплома. Вот такие студенты – молодые учёные, создатели научного и технологического будущего страны – нам сейчас как раз очень нужны.

Источник

Сноски

1 Понаслушавшись рассказов о журналистах, в особенности, о нынешних молодых “акулах пера” от супруги, пол-жизни проработавшей в печатных СМИ, я в курсе кто это такие.
2 Не люблю давать ссылки на Википедию, но в данном случае, когда вся официальная информация похоронена, выхода нет. Вот, ссылка.
Яндекс.Метрика