автор: Карнышев В.И. 15.03.2018

В этом году исполнилось 15 лет, как ушёл из жизни Владимир Георгиевич Мулявин. Время не просто летит, оно, падла, трансформировалось в какое-то гипер-время, судя по всё возрастающей скорости и мельканию Новых годов и дней рождения. Кстати, господа лингвисты и прочие “знатоки”, почему “время” – среднего рода, а не женского?

Вчера прошло.
Завтра ещё не пришло.
У нас есть только сегодня.
Начнём.¹⁾“Yesterday is gone. Tomorrow has not yet come. We have only today. Let us begin”.
(Мать Тереза)

Между прочим, эта, звиняйте, философская категория, помимо свойств длительности, неповторяемости и необратимости имеет в мозгу человека ещё одно – то ли замечательное, то ли трагическое, свойство – деформирующей фильтрации или фильтрующей деформации, как хотите. Поскольку одно и то же событие в прошлом через некоторое время может получить у того же самого индивидуума противоположные оценки (“деформироваться”). Или вообще напрочь выветриться (“отфильтроваться”) из головы. Но что-то может засесть так, что через кучу лет вспоминается как произошедшее только вчера.

Итак, 1971 год: летние каникулы после окончания 7-го класса. И, как всегда (с 1-го класса по 9-ый) – первая смена в пионерском лагере “Юность” Томского политехнического института (ТПИ) на крутом берегу реки Томи́ в районе Басанда́йки²⁾Басандайка – река в окрестностях Томска.. Где-то в середине сезона я, по причине, которую уже и не припомню (но точно не такая, как у Кости И́ночкина), был отправлен на один день в Томск.

Приехав в город и не доходя до дома метров 50, останавливаюсь у газетного киоска на проспекте Ленина посмотреть, а не появился ли в “Союзпечати” новый выпуск газеты английских коммунистов “Morning Star”, которую я время от времени пытался читать в качестве классного (в прямом смысле этого слова) полит-информатора³⁾По понедельникам мы со своим приятелем поочерёдно проводили 15-минутный ликбез для своих одноклассников в области международной политики. Расскажи я своему старшему внуку, чем занимался почти что в его возрасте, то он, похоже, не “въедет”, зачем мне это было нужно. А интересно было, вот и всё.. В те годы в этом, и не только, газетном киоске, кроме издания непримиримых борцов за социалистическую Великобританию, можно было купить, например, “Zycie Warszawy” (“Жиче Варшавы”) на чистом польском языке. Единственное, чего тогда нельзя было найти в газетных киосках днём с огнём, так это жевачек и презервативов, как сейчас. А газеты братских коммунистических партий, ведущих непримиримую борьбу с империализмом, а также печатные рупоры стран народных демократий, включая великолепный юмористический журнал “Корея” – пожалуйста.

Но первое, что привлекло моё внимание за стеклом киоска – это была бумажная обложка пластинки какого-то нового ВИА “Песняры” с тремя песнями “Ты мне весною приснилась”, “Рушники” и “Скрипят мои лапти”. Ладно стулья генеральши Поповой, чёрт с ними, но в самом центре на фотографии ансамбля виднелась бас-гитара болгарской фирмы “Орфей” (“Orfeus”) – мечта большинства тогдашних басистов⁴⁾Сколько я помню своих знакомых бас-гитаристов, что в школе, что в институте, они все были высоченные “фитили”.. За сколько я купил тогда эту гибкую пластинку небесно-голубого цвета, не помню. Хотя мгновенно отвечу, что булка серого хлеба во времена строительства развитого социализма стоила 16 копеек, а литр молока – 24. Это – помню. А цену пластинки – нет. Вот вам и превалирование материальных ценностей над духовными.

Купив неизвестного “музыкального кота в мешке” на личные сбережения, я отправился домой, чтобы прослушать её на электрофоне “Аккорд”, появившемся в доме буквально накануне. Батя, всю жизнь проработавший слесарем шестого разряда в одной из лабораторий НИИ Ядерной физики при ТПИ, и маманя – квалифицированная машинистка, были людьми состоявшимися, но, мягко скажем, не совсем состоятельными. Это – наша фамильная черта. Поэтому данный музыкальный агрегат рижского производства с тремя скоростями (78, 45 и 33⅓) достался мне только через полгода беспрерывного нытья и канюченья у родителей.

Несмотря на то, что трёхэтажный кирпичный дом, в котором мы жили, был построен за несколько лет самими жильцами “методом народной стройки”⁵⁾По этому методу государство предоставляло технику и стройматериалы, а всё остальное, начиная с возведения фундамента, внутренней отделки, и заканчивая кровельными работами на крыше, выполняли страждущие получить жильё вне длиннющей очереди. По словам маменьки, она практически три года не видела отца во время этого строительства. Ведь все работы на стройке начинались после 5-6 вечера и заканчивались в полночь при свете прожекторов, независимо от времени года., и, в отличие от нынешних, имел приличную звукоизоляцию, через два часа непрерывного проигрывания новокупленной пластинки соседи сверху и снизу начали тарабанить в дверь, явно не оценив музыкальное творчество “Песняров” – восходящей звезды советской эстрады. Как я это для себя решил. И, как доказала жизнь, попал в точку. Что со мной бывало очень редко.

“По преданию, Александр Македонский, когда расставлял солдат в фалангах, использовал оригинальный прием. Он хлестал солдат по лицу и смотрел, кто из них краснеет, а кто бледнеет. В первые шеренги он ставил тех, кто краснел, а в последние — тех, кто бледнел. По сути, он использовал вариант примитивного стресс-теста для определения тонуса вегетативной нервной системы”.

В отличие от древнего Саши-Полководца⁶⁾ “Плакала Саша, как Тир вырубали”., у меня всегда был, и до сих пор остаётся личный мощный (может быть, даже психосоматический) критерий силы воздействия внешних факторов, в частности, музыки: появление “мурашек”. До сих пор и всякий раз, когда я слушаю мулявинский “Крик птицы” (музыка – Владимир Мулявин, стихи – Юрий Рыбчинский), у меня по коже бегут эти самые “мурашки”.

А первое моё реальное музыкальное потрясение — это приезд “Песняров” в Томск в 1973 году (или в первой половине 1974) с полной концертной программой. При этом достать билеты в кассах было просто нереально. Но поскольку маманька тогда работала секретарём-машинисткой в Горкоме партии (а партия тогда была одна – КПСС, и весь городской комитет помещался на третьем этаже углового здания на пересечении пр. Ленина и Фрунзе), то она время от времени пользовалась тогдашними “льготами”, в том числе билетами на “культурные мероприятия”.

Однако на “Песняров” билеты маманьке достались только на последний, 42-ой ряд партера. Поэтому я попросил у Женьки Муравельника, моего соседа по парте, здоровый полевой армейский бинокль, чтобы скомпенсировать удалённость от сцены.

До сих пор помню тогдашнюю атмосферу во Дворце спорта. Побыв весьма кратковременный период “ударником” и “оператором” в одном из школьных ансамблей, я с полным правом считал себя причастным к миру музыки и вокально-инструментальных ансамблей. Причём полное отсутствие слуха и чувства ритма этому никак не мешало.

Поэтому я очень любил прийти минут за 25 до начала любого выступления ВИА и наблюдать за предконцертной суетой техников на сцене, расставляющих и поправляющих микрофонные стойки, протягивающих и подключающих кабели на сцене. А уж когда начиналось треньканье настраиваемых бас- или соло-ритм-гитар и волшебные слова на весь зал “Раз-два-три, раз-два-три”, то…

В тот раз Дворец спорта на 5000 человек был забит до отказа. Я до сих пор считаю, что состав “Песняров” в те годы был одним из лучших по вокалу в СССР, а, может быть, и в …

Описывать то, КАК они пели – бессмысленно. Это надо слышать. То время было, наверное, настоящей вершиной и у Мулявина и “Песняров”. При этом бинокль с 8-кратным увеличением позволял, не отрываясь, наблюдать за происходящим на сцене. И вдруг в какой-то момент я увидел, что Мулявин, играя на гитаре, начинает к чему-то прислушиваться. Не прерывая исполнения, он после нескольких секунд выдёргивает штекер и бросает его из всех сил вместе с кабелем в проход между рядами партера – туда, где сидел оператор с пультом. После того, как они доиграли, объявили антракт. Как я понимаю, инженерам после концерта “влетело” не по-детски.

“Крик птицы” они исполнили во втором отделении. В общем, это был апофеоз всего концерта. Во время её исполнения у Мулявина по лицу буквально ручьём тёк пот. Потом мне, конечно, объяснили, что если накануне хорошенечко принять на грудь,… Старый и неразрешённый вопрос из серии: “Написал бы СТОЛЬКО и пел бы ТАК Высоцкий, если бы не пил и не употреблял наркотики?”. Ответа никто не знает.

После последних аккордов огромный зал просто замер. Потому что ЭТО – было нечто. Затем начались аплодисменты, но эта пауза…

На следующий день в школу пришли Юрка Мелихов и Сашка Карминский из “Б” класса и произвели настоящий фурор. Оказывается, после концерта они пробрались за кулисы Дворца спорта и Сашка, как ударник одного из школьных ансамблей, выпросил у Демешко (ударник “Песняров”) барабанные палочки, а Юрка – полосатый свитер, по-моему, у Борткевича или Кашепарова.

Когда я могу закончить начатую кем-то шутку – это не юмор. Когда я сам могу склепать на компьютере звучащий из телека “музыкальный шум” – это не музыка, а фуфло. Музыка – это то, когда я не понимаю, КАК это написано, или КАК это исполнено. И отчего у меня бегут “мурашки” по коже. Как от мулявинских и песняровских песен.

“Няма таго, што раньш было…
Няма таго, што раньш было,
И только надпись…”

Вечная память музыканту, композитору и певцу, Владимиру Георгиевичу Мулявину!