В синем море, в белой пене… ( Сухопутные воспоминания об океанских просторах. Часть 2 )
Спустя несколько дней, когда День Военно-морского флота и моя голова уже прошли, я предлагаю вашему вниманию продолжение предыдущего материала “В синем море, в белой пене” с описанием “морской части” своей биографии “зелёного” аспиранта-первогодка. Упомянутые события происходили почти 35 лет назад, когда “заря” моей научной молодости только занималась.
В том материале я коротенько упомянул про 6000-мильный поход в январе-феврале 1984 года на экспедиционном океанографическом судне “Башкирия”, приписанном к Гидрографической службе Тихоокеанского флота СССР. Но это была лишь первая часть “Марлезонского балета”.
…
Вот и шли вас, обормотов,
В заграничные турне!
(Царь, “Про Федота-стрельца
удалого молодца”,
Л.А. Филатов )
Второй мой тихоокеанский вояж состоялся в конце 1984 – начале 1985 года, когда я вместе со своим старшим коллегой – Игорем Леонидовичем Корнеевым, отправился в 95-суточный рейс по маршруту Владивосток – Петропавловск-Камчатский – Сингапур, и обратно.
В тот раз рейс выполняло научно-исследовательское судно “Академик Сергей Королёв”, которое было в полтора раза длиннее “Башкирии” и в три раза больше её по водоизмещению (21250 тонн). Кроме того, у “Королёва” были подводные стабилизаторы бортовой ка́чки – большие плоскости по левому и правому борту в подводной части. Что, однако, не помешало ураганному ветру надломить одну из здоровенных антенн космической связи на са́мой верхоту́ре, когда судно попало в 10-балльный шторм. Но это неприятное происшествие произошло, слава Богу, до нас – в одном из предыдущих рейсов, когда одним из пунктов научной программы было изучение метео-параметров атмосферы в условиях сильного шторма. Об этом случае нам рассказали “местные”, полушёпотом обматерив капитана, который “за каким-то хреном попёрся в самый центр тайфуна”.
Замечу, что для 60-суточного плавания на “Башкирии” за пределы территориальных вод СССР мне не понадобилось никаких особых1)Кроме наличия конкретной формы допуска и командировочного предписания из 1-го отдела. предварительных согласований, поскольку заходы в порты окрестных иноземных государств не предусматривались.
В отличие от январско-февральского похода по не совсем Тихому2)Не Тихому, а, скорее, Буйному, океану океану, предварительным и обязательным условием участия в 95-суточном рейсе с заходом на несколько дней в “бананово-лимонный” Сингапур было прохождение собеседования в томском Обкоме ВЛКСМ3)ВЛКСМ – Всесоюзный Ленинский коммунистический союз молодёжи..
Годков мне тогда было 27, выгонять меня досрочно из этой организации за “аморалку” не было поводов, а убытие по возрасту происходило автоматически лишь по достижении 28 лет. На этой тёплой встрече комиссия под председательством заведующего отделом и нескольких проверенных членов партии оценивала членов ВЛКСМ, временно отбывающих в “иной мир”. Очевидно, наличие членского билета ещё не являлось стопроцентной гарантией идеологического качества, поэтому комиссии нужно было лично и визуально убедиться в том, что товарищи, выпускаемые в страны загнивающего Запада, и не менее загнивающего Востока, не подведут.
Между прочим, ещё до собеседования я был совершенно спокоен за один из критериев объективной оценки кандидатов на выезд “туда”. Для этого я заранее укоротил свою причёску до приемлемой, с точки зрения морального кодекса строителя коммунизма, длины. Поэтому после моего краткого изложения причины выезда за пределы любимой Родины на столь долгий срок, один из членов комиссии сразу взял быка за рога и задал мне всего один вопрос: знаю ли я, как зовут Генерального секретаря ЦК Монгольской Народно-Революционной партии?
Для меня до сих пор остаётся загадкой эта внезапная ассоциация между Сингапуром и Монголией, разделённых 5000 км. А также, каким образом знание партийной иерархии потомков Чингис-Хана могло помочь мне в исследовании дальнего тропосферного распространения радиоволн над морской поверхностью. Но лысоватый дядечка, желающий продемонстрировать свою эрудицию и оконфузить молодого, да раннего, и не подозревал, на кого нарвался.
К его несчастью, он задал вопрос индивидууму, который с 5-го класса был “профессиональным” школьным политинформатором. Тому, кто с 7-го класса выписывал газету “Życie Warszawy” на польском языке, а также болгарский еженедельный журнал “По света”, и, кроме того, регулярно покупал и читал газету английских коммунистов “Morning Star”.
Так что товарищ сильно ошибся, если думал, что я назову всем известное имя Юмжагийна Цэдэнбала. Я ответил, что руководителя монгольских коммунистов зовут Жамбын Батмунх, потому что товарищ Цэдэнбал в августе 1984 ушёл в отставку, и новым Генеральным секретарём ЦК МНРП был избран именно тов. Батмунх. Заслушав ответ, вопрошавший одобрительно покивал лысиной. Хотя я подозреваю, что моя информация об отставке Цэдэнбала застала его врасплох и стала неприятным сюрпризом, поскольку требовала внести изменения в свой перечень постоянно задаваемых вопросов, а также выучить новую фамилию.
На этом проверки на морально-идеологическую надёжность не закончились. Несмотря на то, что верный помощник партии – Комсомол, сказал “Условно годен!”, окончательный вердикт “плыть или не плыть” должны были вынести старшие товарищи в ЦК КПСС. Для чего мне пришлось оформлять командировку в столицу, поскольку кредит доверия со стороны компетентных органов ещё не был получен. В то время как мой напарник, Игорь Леонидович, остался дожидаться меня в Томске, поскольку до этого он уже неоднократно бывал в загранрейсах на НИС “Академик Пётр Ширшов”. И надобности в прохождении визуального контроля в Москве и повторном выслушивании наставлений он не испытывал.
Мне же было предписано в назначенный день и час прибыть в здание Гидрометцентра СССР на Большевистской улице (ныне Большой Предтеченский переулок), где ходокам, собравшимся в загранку не по сухопутью, а на плавсредствах, будет дан краткий вводный инструктаж перед посещением ЦК КПСС.
И всё бы ничего, но я совершенно не учёл, что тайм менеджмент в Томске и Москве (даже в 1984 году) – это две большие разницы. Короче, в отсутствие нынешних прирученных гаджетов со всякими навигаторами, я оказался в ситуации, которую Елизавета Ауэрбах описала в “Рассказе деда”,
Когда я – весь в мыле, ворвался в вестибюль наконец-то найденной организации, то никого там не обнаружил. Оказалось, что вся группа мореплавателей уже отправилась к третьему подъезду на Старой площади, дом 8/5. Ощущения в тот момент были точно такие же, как у брошенного Гешей в стамбульских переулках Семён Семёныча в “Бриллиантовой руке”.
Спустя несколько минут после того, как внутренняя паника была подавлена, я бросился на поиски ЦК КПСС. Сейчас уже не вспомню, бросался ли я на прохожих с просьбой показать, где находится Центральный Комитет Коммунистической партии, но то, что я перепугал стоящего в карауле у здания на Старой площади военнослужащего криком “Где здесь третий подъезд?” – это точно. По-видимому, за время его дежурств на посту, Международный отдел ЦК впервые искали с бо́льшим пылом, чем “Скорую помощь”. В свою очередь, дежурный в фойе упомянутого подъезда, увидев мою побелевшую физиономию с красными пятнами, понял, что дело худо, и без долгих расспросов отправил меня прямиком на третий этаж, в соответствующий кабинет. Куда я и прибежал, запыхавшись и присев с краю.
А там человек с неброской внешностью внятно и доходчиво продолжал рассказывал многочисленным присутствовавшим всякие назидательные “страшилки” о происшествиях с советскими гражданами за рубежом.
Одна из них, леденящая мою тогда ещё густую кровь, повествовала о безымянном аспиранте (по-видимому, очень субтильном), который во время стоянки научно-исследовательского судна в Токийском заливе (Япония) выбрался через иллюминатор и вплавь дал дёру в Страну восходящего солнца. После чего, его научный руководитель, пребывавший на том же судне, практически сразу познакомился со “Страной заходящего солнца”. Уж не помню, посмотрел ли этот информированный и компетентный товарищ в мою сторону после своего рассказа или нет. Но только ужас, охвативший меня после его слов, не позволил мне поднять руку и прилюдно закричать “Я плохо плаваю!”.
Другая жуткая история касалась представительниц прекрасного пола, впервые попавших за кордон и буквально ошалевших от обилия женских причиндалов, отсутствовавших тогда в большинстве промтоварных магазинов родного СССР.
Очевидно, из-за естественного волнения от обилия товаров, разбегающихся в стороны глаз и тремора рук часть конфекции, вывешенной прилюдно в открытом доступе, совершенно случайно падала в подставленный ненароком пакет, о чём наши соотечественницы забывали при выходе из магазина. Однако, магнитные метки – это дьявольское исчадие сумрачного буржуйского гения, тут же напоминало охране магазина о забывчивых покупательницах. Чем для незадачливых посетительниц буржуйско-торгового рая закончилась встреча с охраной, ведущий шоу деликатно умолчал. Ибо неопределённость исхода пугает больше, чем конкретный финал.
По-видимому, информированный товарищ рассказал присутствовавшим ещё несколько занимательных случаев, но я, как опоздавший к началу, запомнил только эти два. По окончании своей “проповеди” он попросил остаться одного или двух человек4) “А Вас, Штирлиц, я попрошу остаться”., а остальные были отпущены восвояси. Выйдя из здания, вдохнув московский воздух свободы, и наконец успокоившись после беготни по городу, я оторопел: “И из-за этих двух историй я летал в Москву? Чо хотели-то, блин?”. Ни обязательства дать честное слово, что не сбегу, подписанного кровью, ни какой-либо другой страшной бумаги от меня не потребовали. “Пришли, послушали и ушли”.
На следующий день я улетел в Томск, чтобы уже оттуда рейсом “Томск-Хабаровск-Владивосток” умчаться вместе с Корнеевым и парой здоровенных ящиков с аппаратурой и материалами навстречу морским приключениям…